Вот читаешь себе прекрасный роман, восхищаешься поворотом сюжета, а потом хоп – и все умирают. Или становятся калеками. Или случается еще какая-нибудь мировая несправедливость.

Под катом 8 художественных произведений, где всё заканчивается чертовски хреново.

Ханс Кристиан Андерсен, «Девочка со спичками»

Андерсен никогда не был женат и не имел детей. Наверное, он думал, что дети – это такие низкорослые взрослые, способные понимать его метафоры о лучшей жизни. Загробной.
Ну, что-то мы, конечно, понимали, но так и не простили ему ни «Русалочку», ни «Стойкого оловянного солдатика». Но в сказке о Русалочке была хотя бы мораль, а Солдатик все-таки был игрушкой.

А девочку, живую девочку-то за что? В этой сказке Андерсен не полагался на иносказания, а прямо в лоб написал, как девочке явилась ее умершая бабушка и они вместе вознеслись к богу. Никто больше не страдает.
Господи боже! Ребенок замерз насмерть, потому что боялся идти домой! И эти ее потерянные башмачки…


Колин Маккалоу, «Поющие в терновнике»

Такое впечатление, что Маккалоу хотела выиграть главный приз в конкурсе «Кто лучше поиздевается над своим персонажем». Единственная и нелюбимая дочь в многодетной семье – этого уже достаточно.
Смерть младшего братишки, исчезновение старшего брата, брак с равнодушым ублюдком и бесконечная, нестерпимая холодность матери – и это все одной маленькой Мэгги. А?!!!
Неудивительно, что она так и не переросла свою детскую влюбленность в священника – а кого ей было еще любить, если ее саму никто и никогда не любил?

Впрочем, нет, – ее любил сын. Но такой хороший ребенок, да от любимого человека – многовато счастья. Жирно будет. Пусть он тоже станет священником! Очень красивый ход.
Круг замкнулся, церковь опять отняла у Мэгги любовь, все рыдают. Зачем, зачем понадобилось топить бедного мальчика? Наказать священника за гордыню? Отлично – он этого не перенес и тоже умер.
В общем, все умерли. Кроме Мэгги. Хотя лучше бы и она тоже откинулась, гуманнее бы вышло.


Тургенев, «Муму»

Тургенев, может, и не виноват, зато виновато министерство образования, которое включило рассказ о тяжелой судьбе русского крепостного в школьную программу. Мы не понимали и не хотели понимать, зачем Герасим утопил Муму. А не барыню, например.

Ну, ладно, бог с ней, с барыней – но он же все равно ушел! Что, что мешало ему уйти вместе с собакой? Когда мы выросли и поняли, что – было уже поздно. Муму уже утонула.
А вместе с ней – наша детская вера в то, что никто никогда не отнимет у нас самое дорогое.


Антон Павлович Чехов, «Попрыгунья».

Антон Палыч знал толк в извращениях – хорошие люди у него или умирают, или живут так, что лучше бы умерли. И не только люди.
Вот, допустим, «Каштанка»: мало мы плакали над судьбой несчастной собаки, так еще и на гуся наступила лошадь. Умер гусик. За что? Он был такой хороший.…
Хотя, конечно, до доктора Дымова гусику было далеко. Может, мы бы и простили Чехову «Попрыгунью» – если бы ее не экранизировали. Несчастный Осип теперь смотрит на нас бездонными глазами Юрия Яковлева. И умирает. Каждый раз умирает.
Несправедливо, несправедливо!


Александр Дюма, «Виконт де Бражелон»

На последних страницах книги героически погибает д’Артаньян: его осчастливило снарядом в тот самый момент, когда он, наконец, взял в руки маршальский жезл. Героическая смерть.
Мы плакали не потому, что жалко д’Артаньяна – он, в конце-концов, прохвост и умереть ухитрился так, как ему хотелось. Грустно было потому, что вот теперь точно все. Нет больше мушкетеров.
Впрочем, на этом месте плакали самые стойкие – те, кто дочитал. Те, кто не ободрал себе всю душу, читая, как умирающему Атосу является призрак только что погибшего Рауля.
Впрочем, на той душе живого места и так уже не осталось, потому что умер Портос. Почему первым? Почему – так?!


Гюстав Флобер, «Госпожа Бовари»

Женщина, которую создали, чтобы убить. С самого начала было ясно, что несчастная Эмма не жилец, потому что разве ж это жизнь? Но мы все равно не прощаем.
Вот Толстому Анну мы прощаем, потому что она все-таки была нервическая. Поводил ее автор кругами придуманного ада, да и бросил под поезд – туда, собственно, и дорога. Потому что накал страстей был такой, что иначе она бы сама лопнула.

Неправда это. Нормальные, живые люди вообще-то живут еще, а не только горят в огне противоречивых чувств-с.
Вот Эмма – жила. Жила, жила и умерла, наглотавшись мышьяку.
И это ужасно, потому что слишком похоже на правду.


Джек Лондон, «Мартин Иден»

Лондон умел писать так, чтобы пробирало до самых печенок. Так, чтобы читатель в буквальном смысле умывался слезами, а умывшись, чувствовал, что жизнь продолжается, и смерть – просто обязательная ее честь.
Ничего особенного, «вода дала – вода взяла», как говорили народы сурового Севера, которому Лондон посвятил так много строк. Нет, правда, даже несчастная Паола самоубилась затем, чтобы всем стало легче жить. И только бравый парень Иден умер просто так. Низачем.

Гений Лондона в том, что все его герои – как живые. И Мартин натурально не хотел умирать. Не хотел! Он ведь вынырнул же, но клятый Лондон его все-таки утопил.
Мы прямо видим тяжелую руку автора на мокром затылке несчастного персонажа. Он бы выплыл! Он же моряк! Да что выплыл – он бы сам и не прыгнул за борт никогда!


Джоан Роулинг, «Гарри Поттер и Дары Смерти»

В финале книги герои вырастают, и оказывается, что умница Гермиона вышла замуж за тупицу Рона. И вроде даже счастлива. Ничего особенного, это всего лишь чушь собачья, которую мы великодушно прощаем Джоан.
Снявши голову, по волосам не плачут, знаете ли. Уже убит Дамблдор. Уже убит Снейп. Сириус погиб и мы его даже оплакали. Как вдруг – совершенно, совершенно бессмысленно! – погибают Люпин и Тонкс. Оставив сиротой своего малютку. И Фред, Фред Уизли – ну его-то за что?
И после всего этого – вишенка на торте – Гермиона выходит за Рона. Господи, да хоть за Хагрида! Хуже уже не будет. Потому что сова Букля тоже умерла.