Вот помню как сейчас. Вызывает меня опер в кабинет. Спрашивает:
— Ты пединститут закончил?
— Давно. И не имел педагогической практики.
— Практикой мы тебя обеспечим. Пойдешь старшИм к малолеткам в камеру.
— Стучать вам не буду, — отвечаю я оперу.
— Мне и не нужно. У меня есть кому стучать. Мне главное, чтобы там порядок был. Чтобы они друг друга не убивали и не калечили, чтобы не было между ними мужеловства. Соглашайся! Там баня каждую неделю, прогулки по 2 часа на свежем воздухе в больших двориках, масло на завтрак, книги под заказ без очереди, хорошие посылки и все остальное тоже.
 
— Все это мелочи. Вот если бы срок как-нибудь скостили?!
 
— Это не от меня зависит! Это как суд решит. Я на приговор влиять не могу. Я только исполняю. Скажут отпустить на волю, отпущу в тот же день, скажут расстрелять....
Он посмотрел на меня по-хозяйски. — Расстреляю.
 
Я немного подумал и согласился.




Разговор был в пятницу вечером, а уже в понедельник с утра меня дернули «с вещами на выход». Отвели в новый корпус на четвертый этаж. Как сейчас помню камера номер 90 на 12 человек. Сухая, теплая, не перенаселенная. На двойных шконках по двое, а так у каждого свое место и на полу никто не спит. Жратвы полный холодильник. Воздух чистый. Курить в камере малолеткам запрещено.
 
Я зашел. Поздоровался. Они на меня смотрят с любопытством. У меня за полгода приличная борода отросла.
 
Один говорит: «О, Бармалея старшИм прислали».
Я сразу решил закрепить авторитет. Громко говорю: «Меня зовут Владимир Борисович. Если кто не расслышал, могу повторить лично».
 
А один симпатичный такой со шконки возле окна говорит: «Че длинно так, трудно запомнить. Будешь Бармалей».
 
Все в одинаковой форме, как хабзайцы. Я спрашиваю, вы почему все одинаковые. А они говорят: «Нас администрация в тюремное переодевает, чтобы не было конфликтов на почве личной одежды».
 
Кое какой опыт работы с подростками у меня был. Летом 1975 года, сразу после армии, целый сезон проработал я воспитателем в пионерском лагере в Ждановичах. Самой трудной была 3-я смена. В моем ведении оказались 53 половозрелых особи обоего пола. Возраст большинства был за 16. В помощь дали двух студенток Физкультурного института – гимнасток, которые в первый же вечер показали необновенную технику в драке с деревенскими на танцплощадке, и потом верно служили мне до конца смены всем чем могли.

Но сейчас в камере для несовершеннолетних УЖ-15 ИЗ-1 я стоял один перед 8 насильниками, бандитами, хулиганами и воришкам, понимая всю сложность момента. От того, где и как я брошу свой матрац определится на долго мой социальный статус в новой камере. Спрашивать у этих мерзавцев, где можно лечь было бы непростительной ошибкой. Кто нибудь обязательно скажет: «Возле светланы». Так ласково в тюрьме называют унитаз.
 
 
 
— По какой ты статье? — спросил меня красивый мальчик. Здесь мне стало ясно, что этот красавчик их вожак и чтобы сломать и подчинить эту камеру несовершеннолетних преступников, нужно сломать и подчинить его.
 
— По 160 — ответил я многозначительно.
 
— Это что такое? — спросил красавчик.
 
— Людоедство.
 
— В смысле?
 
— Так говорят, когда один человек кушает другого, мой друг, — сказал я и потрепал его по щеке.
 
— Ты жрал людей?
 
— Я ел людей.
 
— Каких?
 
— Женщин и детей.
 
— Почему их? А мужиков что?
 
— У женщин и детей имеется богатая природная жировая прослойка. Приготавливать их можно без добавления жиров. Мужское мясо жесткое, горчит, при термической обработке издает неприятный запах.
 
Я давно заметил, что тот, который одарил меня склонностью к быстрому вранью иногда развлекается тем, что создает всевозможные ситуации, чтобы испытать мой необыкновенный дар. Видно там на небесах вдруг приняли какое-то решение, потому что в тот же момент открылась кормушка и между мной и тюремным стражником состоялся следующий диалог:
 
— Рабинович!
 
— Я
 
— Имя отчество?
 
-Владимир Борисович.
 
-Статья?
 
— 160 часть 2
 
— Республиканской прокуратурой срок ареста продлен до 9 июля 1980 года. Распишись.
 
— Зачем?
 
— Распишись, что уведомлен.
 
— Хватит и прокурорской подписи.
 
— Как себе хочешь, — сказал попкарь и захлопнул кормушку.
 
— Когда я обернулся лицом к камере, то увидел 6 пар глаз, которые с восторгом и ужасом смотрели на меня.
 
— Сколько вы съели? — спросил кто-то. И то, что ко мне обращались на вы, был первый признак моей победы.
 
Запомните правило, если вы врете, и хотите быть убедительным, то использовать следует только простые числа.
 
— Семнадцать, — сказал я.
 
— И что вам за это будет?
 
— Расстреляют, сказал я торжественно и немного печально.
 
— А ты за что сидишь? — спросил я у красивого мальчика.
 
— Да, так 143-я.
 
Уголовный кодекс я знал, как таблицу умножения.
 
— Грабеж. Интересно. Расскажи.
 
— Ну, грабили прохожих. Подойдешь, к мужику, попросишь прикурить, такое дело, ни кто никогда не отказывает. Пока я прикуриваю, подельник бьет. Сначала просто били, для юмора и чтобы удар проверить, а потом стали брать что-нибудь на память. Там шапку, или зонтик японский.
 
— И что, с одного удара вырубали?
 
— Не всегда. Но люди в большинстве все трусливые. Дашь раз, даже если не вырубишь, ляжет и притворяется.
 
— А ты не трусливый? — спросил я.
 
— Нет.
 
— А кто своего подельника ментам сдал?
 
— Я знал его историю. Тюрьма большая, но тесная. Они били и недобили офицера КГБ в штатском, взяли его дипломат. Гебешник поднялся и крался за ними по ночному городу, пока им не надоело развлекаться и когда они разделились, чтобы идти по домам, гебешник догнал того, кто поменьше скрутил и затащил в ближайшее отделение.
 
Мальчик побледнел и стал еще красивее.
 
— Так что, я по вашему стукач? – предупреждая мое резюме, спросил он.
 
— Нет, не стукач. Это история между тобой и твоим подельником. Но предупреждаю, будешь борзеть, я тебя съем. Понял?
 
— Понял.
 
— Как меня зовут?
 
— Владимир Борисович. 
 
 
© rabina1950 (Владимир Рабинович)