Первая любовь
Свою школьную любовь, Вову Запаскина, я любила целых семь лет.
Это сейчас на него тошно смотреть – прикормленный депутат Мосгордумы. А когда-то Запаскин был опасным человеком… Когда-то от одного его взгляда у девушек трепетали сердца и снижалась успеваемость.
Меня Запаскин не любил, и за это я его била. Его бабушка – строгая дама с широкой, как стол заседаний, грудью – почти еженедельно требовала у моих родителей выдачи преступницы… Папа в экстрадиции отказывал, ибо не верил, что я способна выкручивать мальчикам руки со словами: «Жри землю, гад!»
Чего я хотела от Запаскина? На пение романсов под окном рассчитывать не приходилось: мы жили на девятом этаже. Дуэль? Но Запаскину было до лампочки, что физрук говорит даме «кобылица».
К девятому классу я была уже согласна на простое «I love you». Вместо этого Запаскин влюбился в златокудрую Ковязину.
Я его понимала. Ковязина давала ему списывать алгебру. Что я могла противопоставить ей?
Мы с Запаскиным дежурили в кабинете химии. Он мыл первый и второй ряд, я – третий и середину.
– Запаскин, – сказала я, отжимая мокрую тряпку в ведро. – А ты знаешь, что такое эротика?
Запаскин поднялся из-под парты.
– Чё?
Кажется, тогда я впервые поймала на себе заинтересованный взгляд мужчины. Железо нужно было срочно ковать, и я вывалила на бедного Запаскина все, что знала по данному вопросу. Поздние рассказы Бунина, уличные анекдоты и самиздатовская «Тысяча и одна ночь» произвели должное впечатление.
Давно стемнело, а мы с Запаскиным все сидели друг напротив друга и беседовали о греховном.
– «И возлегли они на ложе любви, и познал он ее», – шептала я.
– А хочешь, я тебя спирт научу разводить? – интимно поинтересовался Запаскин. – Химичка его под замок прячет, только она не знает, что у ее стола крышка снимается.
Он перелил ворованный спирт в колбы. Его локоть касался моего локтя, а левый ботинок наступал на мою туфлю. Но я ничего не замечала – сердце билось, руки тряслись.
Мы отсалютовали колбами великим химикам на стене.
«Я его соблазнила! – пронеслось у меня в голове. – Он специально предложил мне выпить для храбрости».
Его лицо покачивалось в опасной близости. Этот высокий лоб, эти чуть наметившиеся усики, эта длинная челка…
Он почему-то медлил. Видимо, ему нужен был внешний толчок.
– Запаскин, чего ты хочешь больше всего на свете? – тихо спросила я.
Он медленно прикрыл глаза.
– Честно?
– Честно.
– Стать моряком.
В ту ночь я его так и не познала.
Сначала Запаскин рассказывал мне про море, потом блевал в химичкину раковину, а потом пришел сторож и сказал, что напишет на нас докладную.
© Барякина Эльвира
Это сейчас на него тошно смотреть – прикормленный депутат Мосгордумы. А когда-то Запаскин был опасным человеком… Когда-то от одного его взгляда у девушек трепетали сердца и снижалась успеваемость.
Меня Запаскин не любил, и за это я его била. Его бабушка – строгая дама с широкой, как стол заседаний, грудью – почти еженедельно требовала у моих родителей выдачи преступницы… Папа в экстрадиции отказывал, ибо не верил, что я способна выкручивать мальчикам руки со словами: «Жри землю, гад!»
Чего я хотела от Запаскина? На пение романсов под окном рассчитывать не приходилось: мы жили на девятом этаже. Дуэль? Но Запаскину было до лампочки, что физрук говорит даме «кобылица».
К девятому классу я была уже согласна на простое «I love you». Вместо этого Запаскин влюбился в златокудрую Ковязину.
Я его понимала. Ковязина давала ему списывать алгебру. Что я могла противопоставить ей?
Мы с Запаскиным дежурили в кабинете химии. Он мыл первый и второй ряд, я – третий и середину.
– Запаскин, – сказала я, отжимая мокрую тряпку в ведро. – А ты знаешь, что такое эротика?
Запаскин поднялся из-под парты.
– Чё?
Кажется, тогда я впервые поймала на себе заинтересованный взгляд мужчины. Железо нужно было срочно ковать, и я вывалила на бедного Запаскина все, что знала по данному вопросу. Поздние рассказы Бунина, уличные анекдоты и самиздатовская «Тысяча и одна ночь» произвели должное впечатление.
Давно стемнело, а мы с Запаскиным все сидели друг напротив друга и беседовали о греховном.
– «И возлегли они на ложе любви, и познал он ее», – шептала я.
– А хочешь, я тебя спирт научу разводить? – интимно поинтересовался Запаскин. – Химичка его под замок прячет, только она не знает, что у ее стола крышка снимается.
Он перелил ворованный спирт в колбы. Его локоть касался моего локтя, а левый ботинок наступал на мою туфлю. Но я ничего не замечала – сердце билось, руки тряслись.
Мы отсалютовали колбами великим химикам на стене.
«Я его соблазнила! – пронеслось у меня в голове. – Он специально предложил мне выпить для храбрости».
Его лицо покачивалось в опасной близости. Этот высокий лоб, эти чуть наметившиеся усики, эта длинная челка…
Он почему-то медлил. Видимо, ему нужен был внешний толчок.
– Запаскин, чего ты хочешь больше всего на свете? – тихо спросила я.
Он медленно прикрыл глаза.
– Честно?
– Честно.
– Стать моряком.
В ту ночь я его так и не познала.
Сначала Запаскин рассказывал мне про море, потом блевал в химичкину раковину, а потом пришел сторож и сказал, что напишет на нас докладную.
© Барякина Эльвира
0 комментариев