О том, как фарцовщики выбивали дефицит из иностранных туристов и переформатировали советскую экономику, и как недавно коронавирус развалил одну из самых ярких субкультур эпохи, — в материале «Фонтанки». Но все равно, мы их видим на улицах и сегодня.




Невзрачных коробейников на Стрелке и Дворцовой площади сейчас замечают разве что приезжие: присматривая сувенир на память, вертят в руках магнитики с видами Петербурга, недоверчиво перебирают мелочёвку. И ни с чем отходят — низкопробный товар мало чье сердце заставит биться чаще. А 30 лет назад, в пору культового советского дефицита, одетые с иголочки, те же самые персонажи вызывали восхищение и зависть — достать модные джинсы, кроссовки или западный винил могли только они.

Открыто вступать с ними в контакт было опасно: партия их называла позорно — «фарцовщик», Невский проспект приклеил им словечко — «фарца», а власть норовила упечь их за решетку.

Налетай, не скупись

Хмурое небо и без того блеклым краскам сувенирки добавляет серости.

— Эти наборы из 9 магнитов — по 150 рублей, вон те — по 200, — лоточник предлагает товар, с надеждой заглядывая в глаза покупателя: за утро еще ничего не продано, а время уже к обеду.

Магнитики он закупает оптом на Апрашке по 60 рублей за набор. Криво срезанные по кромке, берут их плохо, книги о Питере на всевозможных языках тоже никому не хочется, главного символа России — краснощеких матрешек навалом в каждом переулке. И даже в самый ярмарочный день, когда простаки растекаются по Невскому, продавец зарабатывает на них жалкую тысячу.

Сейчас он рад и этому: задушенную до полусмерти рынком в 90-е фарцовку — торговлю, завязанную на интуристах, добил коронавирус: шумные китайцы, на которых надеялись, так в Россию и не приехали, а на скаредных фарси, готовых биться до последней копейки, баснословного заработка не поднять. Только и остается, что шикать на мальчишек, норовящих все потрогать, да повспоминать былое, когда на фирмачах они загребали бешеные деньги.

— Часы, кроссовки Nike и Adidas, нейлоновые чулки, болоньевые плащи, джинсы, пилотные куртки — в обмен на антиквариат, командирские часы и лаковые коробки с шинелями и армейскими шапками — ради них интуристы готовы были раздеваться до трусов.

В конце 70-х кто из наших стоял на трассе у Выборга, космические бабки поднимали: командир подводной лодки получал 1000 рублей в месяц, а они делали несколько штук в день. За неделю могли купить себе по квартире, — рассказывает тогдашний питерский фарцовщик, а ныне скромный индивидуальный предприниматель Андрей.

«Мать родную могли продать за джинсы»

Дефицит, достигший апогея при Брежневе, в стране был катастрофический: на полках в продуктовых можно было найти в изобилии лишь консервы с морской капустой, за серой мешковатой одеждой советских швейных фабрик выстраивались очереди. Достать потрепанную кроличью шапку считалось успехом невероятным.

О том, что существует другая, козырная жизнь, люди догадывались — журналы Burda moden на немецком зачитывали до дыр, открыв рты, провожали завистливыми взглядами автобусы с заграничными людьми.

— На человека в хороших кроссовках смотрели, чуть ли не как на бога, мать родную могли продать за джинсы. Людям хотелось прилично одеваться. Фарцовщики заполняли эту нишу, — ностальгически объясняет Андрей.

С точным происхождением слова «фарцовщик» филологи до конца не определились, но наиболее вероятным считают искаженное жаргонное слово «форсельщик». Оно пошло от дежурной фразы, с которой фарцовщики обращались к иностранцу: «Have you anything for sale?» («У вас есть что-нибудь на продажу?»). Но это — в теории.

На практике же фарцовщики импровизировали и раздевали туристов при первой возможности.

— Однажды подошла ко мне девушка-американка, она по обмену учила здесь русский язык: «Можешь янтарь достать? Только обязательно нужен круглый». Приезжаем мы с компаньоном в гостиницу «Пулковская», проходим, типа мы тоже американцы. Кидаем им нитку с янтарем на кровать, они нам в обмен — джинсы и Walkman.

Я думаю — ну, уже круто. А компаньон пожаднее был: «Нет, так дело не пойдет — забираем все!». Американцы полностью остались раздетые, а мы набрали вещей две огромные сумки — джинсы, футболки, ботинки. Ни у кого таких не было, даже в «Березке», — рассказывает мой собеседник.

В закосе

Узнать фарцовщика в серой советской массе было пустяком. Чтобы без проблем проходить в гостиницу и налаживать контакт, они сами мимикрировали под иностранцев, это называлось «в закосе». Если косили под американца, до приличного уровня подтягивали английский, если под финна — финский.

— Для того, чтобы быть в теме, надо было выглядеть нормально — покупать прикольные вещи, знать расхожие идиомы, модные словечки, знать передовую музыку. Иностранцы сами и кассеты давали — Брюс Спрингстин, U-2, Стинг, — продолжает Андрей.

Места, где промышляли фарцовщики, на карте города не отмечали — все и так знали, что за дефицитом нужно идти на «черный рынок» — Стрелку, Смольный, к Исаакиевскому собору или на «Галеры» — в галереи Гостиного двора. Если казенно, то в места экскурсионного обслуживания.

Караулили иностранцев в цирке и на Набережной Шмидта — туда, где сейчас стоит ледокол «Красин», заходили международные лайнеры. В ожидании клиентов солдатские шинели и шапки-ушанки с кокардами развешивали прямо на деревьях.

— Однажды под видом черной икры мы продали экипажу малайзийского лайнера Costa Marina 33 банки шпротного паштета. Он стоил в пересчете на наши деньги 3 цента, мы же отдали его по 13 долларов за банку. Я был против этого. Честно. У меня было 5 банок икры, мы продали им все и они попросили еще.

Корабль уходил через 2 часа, и мы рванули за добавкой — икра продавалась в булочной на углу Большого проспекта В.О. и 22 линии. Там ее не оказалось, и Джон предложил: «Вань, там стоит шпротный паштет, давай возьмем». Я отнекивался, потом сдался — мы взяли 10 банок. Приезжаем, а нас ждет уже целая толпа малайзийцев.

Расхватали все, и просят еще. Мы снова помчались в булочную. Когда я сказал: «Дайте мне весь шпротный паштет» и забрал оставшиеся 23 банки, очередь смотрела на меня как на дурака. Малайзийцы забрали паштет, и, довольные, поднялись на корабль, — рассказывает фарцовщик Иван, который работал на набережной.

Встать «на точку» можно было за «входные» — 1000 долларов за одно лицо, реже действовали через поручителя. Приходилось отстегивать и братве, которая обеспечивала «тишину и покой» от таких же, как они сами: Воркутинские, например, держали набережную, им платили по 100 долларов с корабля, в других точках каждый фарцовщик платил по 100 рублей ежемесячно. Это была дань или налоги, о которых государство даже не думало.

Кроме торговли, вторым основным промыслом была скупка валюты.

Мафия онли кэш

Купить или продать валюту в Советском Союзе было незаконно вплоть до невозможно. Пойманных в момент скупки судили по 88 статье УК («Нарушение правил о валютных операциях, а также спекуляция валютными ценностями»), конфисковывали имущество и отправляли за решетку на срок от трех до восьми лет. С рецидивистами и спекулянтами «в особо крупных» не церемонились — их закрывали до 15. Но уж куш был велик.

Если за 5 баков американец мог купить у себя дома лишь молочный коктейль, то у нас в ресторане заказывал все меню, да еще и с шампанским. Официально в СССР в 1976 году доллар стоил 75 копеек, а на Невском проспекте — от трех до пяти рублей.

По факту доказывать нарушение правил валютной торговли было делом муторным. Надо же было установить скупку, а само хранение валюты не подлежало наказанию. Разве только, изымали. Зато других правовых радостей было навалом. И советская милиция одной рукой ежедневно щемила их, а другой — брала. Так устроена любая улица и поныне.

— Помню, конец 80-х. Я еду к Петропавловке к автобусу с финскими туристами. У меня с собой уйма румынского коньяка «Дробета», шампанское. Захожу в автобус — и подъезжает «двойка» жигулей с операми, они потом раскрутились, заняли высокие должности. Я выхожу, и мне говорят: «Надо тебя оформить, по любому».

Привозят меня в отделение. Подхожу к дежурному: «Мне надо выехать, ты не обломаешься, я щас тебе принесу — жену поздравишь». Беру «Дробету», колготки. Тут же меня оформляют, отпускают, я прыгаю в свою восьмерку — все культурно, — сейчас этот случай Андрей вспоминает со смехом.

Серьезные дельцы играли по-крупному — на «черном рынке» крутились миллионы рублей (цифра по тем временам зазеркальная) и огромные партии товара.

— Еду я как-то на «восьмерке» мимо «Тройки». Тормозит меня девочка с двумя маленькими коренастыми мужиками. Оказалась переводчица с итальянцами, ехали в «Асторию».

Она спрашивает: «А у вас случайно нет часов «Москва-Токио?» А у меня один товарищ выкупал телевизоры и магнитофоны Воронежского завода, он же возил мне часы «Москва -Токио», «Москва-Рим», а я ему бартером целыми грузовиками отправлял хоккейную форму — мой кореш ее здесь же на Ваське шил, у иностранцев она была нарасхват. Открываю багажник, а у меня там «Ракета», маленькие военные Piccolo Marino, и вот эта «Москва -Токио». Они: «Берем все!
Мафия онли кэш!».

Столько долларов я еще не держал в руках тогда. Сидел и молился: «Господи, помоги мне не сесть, пожалуйста!». Я тогда на пятерку баксов продал, а это две квартиры. Ни на чем другом такие кошмарные деньги заработать было нельзя, — признается Андрей.

Кули с модными вещами иностранцев фарцовщики несли и в комиссионку, всех директоров «комков» они знали лично. За перепродажу брали 7 %, но до прилавка доходила едва ли половина: «Алле, Марина», и на новую партию слетались свои «тетки», выкупая перспективное.
— Я джинсы по 70–80 рублей отдаю, они «теткам» — по 125, а всем остальным — уже по 180, — раскладывает Андрей.

«Гнусный подлец»

Покупка квартиры себе и родственникам, новая машина туда, другая — сюда, модные шмотки. Больше тратить кошмарные деньги в Союзе было решительно не на что, вкладывать некуда. Фарца срывалась в кутежи и пьянки. «Красиво заработать — красиво прогулять» — вот их девиз.

Когда инженер, выпускник Политеха, зарабатывал по 120 рублей в месяц, фарцовщик даже на обед спускал двадцатку.

В отделение милиции потерявшие бдительность дельцы отправлялись зачастую прямиком из ресторана. Пойманные фарцовщики теряли работу и вылетали из вузов — когда их ловили, руководству отправляли нелестную характеристику.
Андрея поймали с 40 долларами на Невском, когда он заканчивал 4 курс Нахимовского училища.

— Такое сопроводительное письмо написали: «Ранним морозным утром, когда вся страна отходила ото сна и готовилась к трудовой вахте, гнусный подлец Иванов вышел на свое гадкое дело, пошел творить беззаконие и участвовать в грязных валютных операциях», — вспоминает он без тени тоски по упущенным возможностям: перспективы, которые открывались моряку, в свете его тогдашних заработков меркли.

А потом они возвращались к привычному делу. Так случилось и Андреем:
— Меня отправили служить в неудобное место, а уже осенью я вернулся в Петербург. Из вещей на мне только форма: все модные шмотки моя девушка продала. С другом доехали до Исаакия. Нашел американцев. «Привет, я с флота!».

Один говорит: «Давай, я полностью раздеваюсь, меняемся!». Забрал шинельку мою 44 размера, не знаю, как он в мои ботинки влез. Отдал мне кроссовки Reebok, джинсы Levi's, и я в тот же вечер уже оказался в теме.

«Гоните этот сброд»

Все умерло в 1994–95 годах: с «перестройкой» страна вступила в рынок, все блага подтянулись по цене, исчез дефицит. Иностранцы перестали быть интересны — вчерашние фарцовщики оказались не у дел. Один из тех, с кем работал Иван, помыкавшись, устроился грузчиком, другой ушел на стройку, еще трое — в такси. Кому-то удалось уехать за границу, кто-то зарабатывает тем, что возит путешественников в азиатские страны. Официально трудоустроились только двое: сам Иван стал переводчиком в международной компании, его «бригадир» Петр пробился в IT.

В 2015 году Иван решил, что у него много свободного времени и вернулся на Стрелку — продавал книги о Петербурге на всех возможных языках — итальянском, фарси, китайском, португальском, и шапки с кокардой. Но это были уже совсем не те доходы, что раньше:

— Если в 90-е я покупал одну матрешку за полдоллара и продавал за 5, то в 2015-м она обходилась мне долларов за 5–6, а продавал я ее в лучшем случае за 10, и это потолок. Книги мы покупали за 3,5 доллара, продавали стандартно — 10 долларов, 10 евро, то есть доход с книжки 7 долларов. В день можно было продать 10–20 книг, мой личный рекорд — 45, — говорит он.

Из-за ковида и всего, что происходит в мире, сейчас остался только русский турист, а из тех, кто крутил подпольное колесо экономической Сансары в Союзе — только пятеро: не смогли перестроиться. Называют их теперь не «фарцовщиками», а «лоточниками».
Никаких «входных» на точку больше нет, не интересны они и полиции, говорит Иван:

— Однажды Пипку забрали — взяли вместе с ряжеными и дрессировщицей голубей. Два часа они просидели в отделении полиции, а потом приехал начальник, и стал ругаться на дежурных: «Зачем вы этот сброд сюда привели? Гоните их всех нафиг! Пусть подписывает бумагу, что в наручники их не закрывали».

Не интересуются лоточниками и туристы — матрешками и шапками с кокардой через один набиты переходы метро.