На волне постов про наглую родню.

В 2011 я, получив школьный аттестат, поехал поступать в СПб. Родственников в граде Петровом у нас не было, и моей бабуле пришлось напрячь связи. Навязали меня какой-то очень давней бабушкиной знакомой, Людмиле, коротко бабе Миле. Миле было 83, и уже лет 20 была вдовой, жила уединенно, дети навещали раз в 2 недели. Я уже был с ней знаком: за 3 года до этого мы на неделю останавливались у неё с дедами и младшим братом. Но вели мы себя как приличные люди: ранним утром уходили по музеям, поздно вечером возвращались спать. Пообщаться и понять что она за человек не получилось.

Жил я у неё месяц. Помимо походов по приёмным комиссиям и подготовке к вступительным, я откровенно лентяйничал) пороги музеев были оббиты ещё 3 года назад, друзей здесь пока не было, а бесцельные шатания по городу быстро наскучили. Большую часть месяца что я у неё прожил, я был дома. Рано вставал (я сова, но разница в 7 часовых поясов делала своё), покупал продукты на двоих, готовил на двоих завтрак. Ни одного завтрака я так до конца и не приготовил: неизменно в середине процесса баба Мила меня отстраняла от плиты, мол чай иди пей, я сама.

Днём я или готовился к вступительным, или резался в фифу. Бабе Миле было тяжело. После 20 лет спокойствия и одиночества, в её квартире находился 18-летний увалень, занимающий пространство и ломающий своим присутствием многолетние привычки и порядки. Проглядывала на меня недовольно) Со временем, мы стали разговаривать, играть в шахматы, вместе смотреть фильмы. И как то раз, рассказала мне баба Мила историю.

1942-й год. 14-ти летнюю Милу с мамой и сестрой эвакуируют из сражающегося города-героя по Дороге Жизни. По распределению, Мила с сестрой попадают в Новосибирскую область, в Черепановский совхоз, в семью из матери(муж на фронте) и 4-х дочерей, одной из которых была маленькая 5-ти летняя соплюха Валька, моя бабушка. Рассказывала как жили, про быт, про голод. Про совхоз, состоящий почти полностью из баб, и как эти бабы на руках с 4-5 детьми умудрялись выполнять нормы за двоих и детей при этом растить. Как ходила с 10-ти летней Марией, сестрой моей бабули, зимой за дровами, и как попали во внезапную метель с резким похолоданием. Сибирская метель — это вам не шутки. Маша забрала Милкины валенки и полушубок, выданные ещё в Ленинграде, оставила свои осенние башмачки. Мила зарылась в стог сена, а Маша двинула домой, за подмогой. Пошли бы вместе — Маша быстро отморозила бы себе ноги, не пройдя и половины пути, а Мила дорогу не знала. Рассказывала, как вокруг стога ходили волки, и как вовремя примчалась на санях помощь.

Людмила вернулась из эвакуации в 1944-м. С войны, они не теряли друг с другом связь: переписывались сначала мамы, а потом и дети.

С поступлением я позорно пролетел. Задарив на прощание какие то крутые конфеты, я вернулся в ВДК и поступил в местный вуз.

Дубль случился через год) Я приехал переводиться в СПбГУ. Но, помня что бабе Миле было все таки тяжело со мной, решил её не беспокоить. На 3-й день в Питере, я позвонил ей, попросившись на чашку чая, поздороваться.

С пакетом сладостей я шагнул из лифта. Из открытой двери меня уже встречали.

— А сумка где?

— Какая?

— Ну, с вещами?

— У меня только пакет — я кивнул на сласти, не понимая чего от меня

— Так ты не жить ко мне приехал?

— Нет, чай пить. Поздороваться. Подарки вот от бабушки…

— А живёшь ты где?

— В общежитии — растерянно ответил я.

Людмила расплакалась.

И только теперь до меня допёрло, что баба Мила соскучилась по компании. По играм в шахматы, разговорам. По мне.

Болтали мы с ней часа три. Когда прощались, баба Мила насильно распихала сладости по карманам.

Первый год я старался навещать её каждый месяц. Потом студенческая жизнь затянула, мои визиты стали все реже.

Год назад Людмила умерла. Даже жалко, что не родственники.



© omonrafrice13