Диковинный парадокс: сколь бы жестокой ни была война, как бы ни зашкаливала ненависть, случаются ситуации, требующие вежливого соблюдения военно-полевого этикета обеими сторонами.
Какие-то правила (не стрелять в медсестер) мы знаем с детства. Остальные ты узнаешь из статьи: когда стрелять нехорошо, чем убивать нечестно и можно ли отвести на пленном снайпере душу.
Милосердная война — это очевидный оксюморон. Невозможно сделать организованное массовое убийство милосердным. Однако, несмотря на все ужасы войн, ведутся они обычно не ради уничтожения максимального количества людей. Это, так сказать, побочный эффект при достижении кем-то из организаторов бойни своих сугубо корыстных (или, как принято изящно говорить, экономических) целей*. Популяцию проигравшего противника хорошо бы сохранить: люди ведь тоже товар. В одни эпохи — в прямом смысле этого слова: рабы, которых можно выгодно продать. Позднее — рабочая сила и рынки сбыта. Лишние жертвы на войне ни к чему.
Примечание: «Бытует даже мнение, что ранить врага выгоднее, нежели убить. Убитый есть не просит, а раненого надобно спасать, лечить, платить пенсию. Раненый солдат — наизлейший ущерб экономике врага »
Даже у воинов первобытных племен, когда в бою был выбор только между смертью и победой, а победившее племя вполне могло вырезать другое до последнего ребенка, практиковался уход за ранеными. Сохранившие древний образ жизни племена папуа заранее предупреждали противника о начале боевых действий, не использовали зазубренные наконечники стрел и объявляли перемирие на пятнадцать дней, если кого-то убивали.
В последующие эпохи по мере вовлечения в боевые действия все большего числа людей волей-неволей начали появляться правила ведения войны. Причины были разные: и религиозные воззрения, и экономика, и, самое главное, боязнь получить за свое зверство точно такое же в ответ. Так появилось гуманитарное право.
В Древнем Египте были написаны «Семь деяний истинного милосердия», которые призывали накормить голодного, напоить жаждущего, освободить пленного, вылечить больного, похоронить мертвого...». В китайском «Трактате о военном искусстве» (это еще VII век до нашей эры) сказано: «Убийство человека, который уже покорился, сулит несчастье».
Средневековый японский кодекс Бусидо внушает самураям: «Сострадание — это мать, вскармливающая судьбу человека».
Рыцарские правила Европы тоже на свой лад предлагали правила «благородного» ведения войны. Правда, писаны они были в интересах самих рыцарей-дворян, а вот всякое пехотное мужичье никак ими не защищалось. Наоборот, при случае их рекомендовалось профилактически вешать, чтобы на высший класс руку не смели поднимать.
Декреты о добром оружии
К средневековью относятся и первые попытки запретить некоторые виды оружия. Так, негодование дворян вызвало распространение арбалетов в европейских армиях XIII–XIV веков. Еще бы, ведь арбалетным болтом простой неотесанный горожанин мог сразить закованного в латы рыцаря, потратившего на изучение воинских искусств многие годы! Это вопиющее нарушение неприкасаемости дворянства привело даже к тому, что католические иерархи в XVI веке прокляли арбалет как «негуманное оружие». Разумеется, проклятие отнюдь не привело к исчезновению арбалетчиков с поля боя.
Еще одним видом нелюбимого и запретного для рыцаря оружия был меч с волнистым клинком, названный фламбергом из-за некоторого сходства с языком пламени (flamme и есть «пламя» по-немецки). Ковали такие клинки в германских землях с XV века, а страшен меч был тем, что при ударе его лезвие сначала соприкасалось с доспехом врага лишь выступающими гребешками волн, что резко уменьшало площадь контакта и увеличивало пробивающую способность. Если одним ударом даже тяжелого двуручного меча с прямым клинком прорубить доспех было практически невозможно, то фламберг легко справлялся с этой задачей.
Мало того, при прохождении через тело жертвы он не столько резал, сколько пилил плоть, оставляя страшные рваные раны. Чаще всего такие ранения приводили к гангрене и мучительной смерти. Поэтому при захвате в плен вооруженных фламбергами воинов обычно убивали. Солдатский кодекс по этому поводу гласил: «Носящий лезвие, волне подобное, должен быть предан смерти без суда и следствия». В те времена на службу нанимались со своим оружием и снаряжением, поэтому и ответственность за его использование была целиком на совести владельца. Фразой «Такое выдали» не прикроешься, а смерть без суда и следствия часто оказывалась долгой и мучительной. Тем не менее вплоть до XVII века самые отпетые головорезы все равно продолжали пользоваться фламбергами.
В эпоху огнестрельного оружия возникли свои каноны. Запрещалось использование рубленых и зазубренных пуль, а также стальных каленых, которые могли пробивать рыцарские нагрудники. Во время войны католиков с протестантами во Франции XVI века шотландский дворянин из рода Стюартов ранил коннетабля Франции Анна де Монморанси каленой пулей, которая легко пробила бевор его закрытого шлема, сломала ему челюсть и повыбивала зубы. За это шотландец, попавший в плен в битве при Жарнаке 1569 года, был с разрешения командиров убит братом коннетабля, хотя как дворянин и личный пленник французского командующего мог бы рассчитывать на неприкосновенность.
В XIX веке русский император Александр II настоял на созыве международной конференции для ограничения применения недавно изобретенных разрывных пуль. Следом в Гааге 29 июля 1899 года была принята Декларация о неупотреблении легко разворачивающихся и сплющивающихся пуль. Сегодня такие пули назвали бы экспансивными, а тогда звали «дум-дум» (ведь их придумал английский капитан Невилл Берти-Клэй, работавший на королевской оружейной фабрике в Дум-Думе, пригороде Калькутты). Такие пули с надрезанной на носике оболочкой разворачиваются в теле «розочкой» и причиняют страшные раны. Попадание в конечность наносило столь тяжкие повреждения, что ампутация становилась неизбежной.
Бывали и более экзотические виды оружия. Об одном из них все читали в романе Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен»: «Нам пополняют запасы патронов и ручных гранат. Штыки мы осматриваем сами. Дело в том, что у некоторых штыков на спинке лезвия есть зубья, как у пилы. Если кто-нибудь из наших попадется на той стороне с такой штуковиной, ему не миновать расправы. На соседнем участке были обнаружены трупы наших солдат, которых недосчитались после боя; им отрезали этой пилой уши и выкололи глаза. Затем им набили опилками рот и нос, так что они задохнулись. У некоторых новобранцев есть еще штыки этого образца; эти штыки мы у них отбираем и достаем для них другие».
Здесь речь о германских саперных штыках-тесаках. Пила у них по обуху была сделана не из-за особой жестокости прусских оружейников, а лишь потому, что предназначались эти штыки для саперов, ездовых и прочей тыловой обслуги, которой порой требовалось и бревно перепилить. Но в качестве пилы тесак образца 1914 года себя не проявил, а вот случаи их попадания на передний край с описанными Ремарком последствиями были. В итоге со всех таких штыков зубья сточили в арсеналах централизованно.
Правила ведения современных «законных» войн определяются Гаагскими и Женевскими конвенциями, принятыми уже в XX веке. Они запрещают использование химического и бактериологического оружия, мин и снарядов, осколки которых не видны в рентгеновских лучах (скажем, с пластиковыми корпусами), ослепляющего лазерного оружия и т. д. Впрочем, Оттавскую конвенцию 1997 года по противопехотным минам многие государства, в том числе США, Россия, Китай, вообще не стали подписывать.
30 мая 2008 года в Дублине была подписана Конвенция по кассетным боеприпасам. Такого типа бомбы, снаряды и ракеты несут в боевой части несколько десятков или даже сотен (от типа зависит) самостоятельных боеприпасов — мин или мелких бомб. А третий протокол к Конвенции о некоторых видах обычных вооружений 1980 года наложил ограничения на применение боеприпасов с зажигательной начинкой вроде фосфора, термитной смеси или напалма. Ими нельзя пользоваться в городах, селениях и вблизи таковых (даже по военным объектам).
Женевская резолюция № 3093 Генеральной Ассамблеи ООН от 10 октября 1980 года ограничивает применение мин вообще и мин-ловушек в частности. Запрещено использовать мину-ловушку, которая соединена или ассоциируется с защитными эмблемами, ранеными или мертвыми, медицинскими объектами, детскими игрушками и т. д. Фокусы такого рода редко используются армиями, зато активно — разными террористами и повстанцами. Например, мины-ловушки в Северной Ирландии крепили к антиправительственным плакатам и листовкам; как только английский солдат срывал плакат, освобожденная пружина или светочувствительный элемент приводили в действие взрыватель.
Декреты о счастливых пленных
Средневековые гуманные запреты и ограничения не слишком способствовали смягчению нравов, ведь основу армий составляли наемники и простолюдины, а отнюдь не рыцари. Солдаты жили одним днем, им не приходилось рассчитывать не то что на пенсию после завершения войны, но и просто на уход и заботу при ранении или увечье. После боя вражеских и даже своих тяжелораненых обычно добивали. Кроме того, жестокость по отношению к солдатам противника имела и вполне меркантильную причину.
В те времена не только не лечили раненых, но и не кормили централизованно солдат — каждый питался по своим возможностям и достатку. Ну а пытая пленных, можно было вызнать, где они спрятали деньги и выдавали ли им вообще жалованье перед битвой. В 1552 году французская армия во главе с герцогом Франсуа Гизом взяла селение Глажон. Тогда пикардийцы просто вскрывали убитым, раненым и пленным испанцам Карла V животы в поисках проглоченных перед боем золотых — бывало, их прятали и таким способом.
Попытками законодательно смягчить обращение с пленными всерьез озадачились в XVIII веке. Одним из первых по этому вопросу высказался известный французский философ Жан-Жак Руссо. В опубликованном в 1762 году трактате «Об Общественном договоре, или Принципы политического права» он писал: «Если целью войны является разрушение вражеского государства, то победитель вправе убивать его защитников, пока у них в руках оружие; но, как только они бросают оружие и сдаются, переставая таким образом быть врагами или орудиями врага, они вновь становятся просто людьми, и победитель не имеет более никакого права на их жизнь».
После Французской революции 1789 года была принята Декларация прав человека и гражданина, на основании которой Декреты Конвента от 25 мая и 2 августа 1793 года закрепили положения о необходимости одинакового обращения со своими и вражескими солдатами, а также о защите военнопленных.
Но отношение к пленным далеко не всегда соответствовало каким-либо благим конвенциям. Например, наши солдаты обычно не брали в плен эсэсовцев. С ними, правда, была одна проблема: бойцы РККА считали, что если в черной форме, то точно из СС, ну и расстреливали таких немцев, не слишком выясняя, какие у кого знаки различия. Из-за этого под раздачу попадали не столько эсэсовцы, сколько танкисты, а в конце войны — и отправленные воевать на берег моряки.
Были и иные причины жестокого отношения к пленным. Александр Васильевич Ткаченко в книге «Взвод, приготовиться к атаке!..» вспоминает о боях при освобождении от немцев Венгрии: «Для первого эшелона пленные всегда большая обуза. И зачастую расстрелы их происходили не по причине жестокости наших командиров и солдат, не из чувства мести, а стихийно, по большей части во время самого боя, когда еще не ясна обстановка и офицерам конечно же не хочется ослаблять свои подразделения, чтобы организовать конвои в тыл. Ведь солдаты конвоев, как правило, быстро не возвращаются. И не потому, что не спешат в бой, а потому, что надо идти неизвестно куда, да сдать пленных как положено, да все тебя в тылу останавливают, расспрашивают, как идет наступление, делятся табачком».
К вопросу об отношении к пленным близко стоят и договоренности о сохранении жизни поднявшим белый флаг — сдающимся и парламентерам. Использование белого полотнища в качестве знака капитуляции или призыва «поговорить» отмечалось историками еще у китайцев времен последней династии Хан (I–III века нашей эры). В 109 году этот же символ использовался сдавшимися римскими солдатами консулов Папирия Карбона, Силана и Малия Максима после поражения от германских племен.
В принципе, причина обращения именно к белому цвету интуитивно понятна: это и чистая ткань без цвета крови — призыв к миру, и отказ от защиты государственных цветов. В позднейшие времена сложившийся статус белого флага был официально утвержден международными конвенциями. В частности, как атрибут парламентера он описан в IV Гаагской Конвенции 18 октября 1907 года «О законах и обычаях сухопутной войны».
По поднявшим белый флаг обычно не стреляли, но в истории войн известно множество случаев, когда это правило нарушалось. Например, широкую известность получил расстрел немцами и их венгерскими союзниками парламентеров от 2-го Украинского фронта — капитанов Миклоша Штайнмеца и Ильи Остапенко. 29 декабря 1944 года они попытались провести переговоры о сдаче обреченного гарнизона Будапешта для сохранения города от разрушения и предотвращения бессмысленного кровопролития. В Будапеште после войны им был поставлен памятник.
Декреты о дружеской битве
Отправляясь на фронт, новобранец знает точно, кто его враг и что с ним надо быть беспощадным. До фронта идейная накачка солдат действует неплохо, но после недель и месяцев в окопах ее сменяют более практические соображения. Общение с пленными и ранеными врагами, первые смерти товарищей и будничные ужасы выживания на передовой нередко приводят к пониманию простого факта, что вот тот тип, каска которого маячит над бруствером, тоже пришел сюда не по своей воле, сидит в той же самой грязи, кормит таких же вшей и так же точно хочет жрать и спать. И в общем-то ты сам ничего личного к нему не испытываешь, поэтому убить его нужно не ради высоких идеалов, а лишь для того, чтобы он не убил тебя. Если войска долго находятся на позициях, солдаты противоборствующих сторон нередко начинают договариваться друг с другом. И тогда появляются так называемые «неписаные законы войны».
Неофициальные договоренности действуют, как правило, недолго — до первого приступа озверения, вызванного большими потерями и даже гибелью одного, но любимого товарища или командира. К одному из самых распространенных правил относится запрет стрелять по санитарам и похоронным командам: гниющие на нейтралке трупы одинаково отравляют жизнь обеим сторонам.
Еще в годы Второй мировой войны (а может, даже и с Первой) снайперы старались не стрелять в солдат противника, отправлявших естественные надобности. В том или ином виде это правило иногда вспоминают и сейчас — не из жалости к врагам, конечно, а чтобы не вызвать ответного огня в подобной ситуации. В окопах и так тошно.
Случается, что на нейтральной полосе оказывается какой-нибудь брошенный хуторок, погреб или склад, к которому противники совершают вылазки за чем-нибудь полезным в солдатском быту. Тогда тоже между собой договариваются, чтобы стычек не было или командование не прознало.
В той же Венгрии 1944 года был случай: «Оборона нашего стрелкового батальона тянулась по западным скатам холмов, обсаженных виноградниками. Везде внизу виднелись винные погреба. Старший лейтенант Кокарев сразу же ввел меня в курс дела: в погребах полно вина, до 24.00 их посещает наш батальон, а после 24.00 — немцы. «Смотри, — предупредил он меня, — чтобы ночью никакой стрельбы». И правда, ночью на нейтральной полосе стояла поразительная тишина. Только иногда вдали поскрипывал снег под ногами солдат, отправившихся за вином. Ни немцы, ни мы, установив это негласное соглашение, не нарушали его ни единым выстрелом».
На устоявшихся и относительно спокойных участках фронта, бывало, договаривались не стрелять по водоносам, если обе стороны страдали от нехватки питьевой воды. Ну, пока командира рядом нет, а если он приходил и приказывал открыть огонь, то старались промахиваться, иначе потом тебе самому ответят пулей. Кстати, похожие договоренности случались и во время чеченских войн на Кавказе уже в наше время.
Мерзкий стрелок
Снайперы — главные герои доброй половины военных фильмов (наверное, вторые после летчиков). Однако в реальности их традиционно очень не любят, и если они попадают в плен, то пощады ждать не приходится.
Казалось бы, ну что такого особенного, ведь любой солдат стреляет. Тем не менее появившиеся в годы Первой мировой снайперы сразу оказались ненавистны всем, даже своим. Для пехотинцев была отвратительна сама мысль о том, что некто не ходит в атаки, а в сравнительно спокойные периоды между столкновениями сидит где-то в укрытии и исподтишка выслеживает их, как дичь на охоте. Сами они убивали в горячке боя, без выбора, а этот выбирал свои жертвы. Кроме того, действия снайпера часто приводили к ответному шквальному обстрелу окопов артиллерией противника.
Во Вторую мировую воевавший в 1944 году в Нормандии английский офицер Гарри Фэрнес охарактеризовал причины особого отношения к снайперам так: «Снайперов, попадавших в плен, уничтожали на месте и без лишних церемоний. Солдаты ненавидели их. Им случалось бывать под пулеметным огнем и артиллерийским обстрелом, прятаться от осколков. Каждый ходил в штыковую атаку и вступал в рукопашную с солдатами противника, но никто не мог спокойно думать о том, что какой-то гнусный тип специально берет его на мушку и хочет пристрелить втихомолку».
Американский генерал Омар Нельсон Брэдли тогда же дал понять своим подчиненным, что законы обращения с пленными к снайперам вермахта не относятся: «Сидит себе снайпер, постреливает и думает, что потом спокойно сдастся, — так не годится. Это нечестно». Такое отношение к снайперам — что армейским, что из состава ДРГ (диверсионно-разведывательная группа) — сохраняется и поныне.
Многие из описанных выше пунктов военного кодекса кажутся интуитивными — о таких вещах договариваются даже дети, играя во дворе в войнушку. На формулировку и принятие иных законов уходили годы и тысячи часов умственного человеко-труда. Но этот процесс явно не завершен: со все более активным применением беспилотных военных машин наверняка возникнут неизведанные моральные конфликты. А с нановойсками так и вовсе придется половину правил сочинить заново.
Источник
