Я вырос в Сибири, среди суровых людей. В детский сад у нас было принято приходить со своей лопатой. В восемь утра начинался завтрак, все садились за стол, по команде «Приятного аппетита» начинали есть кашу.
Девочка Ира за третьим столиком всегда торговалась с соседним мальчиком Колей за стакан компота. Ира обретала дополнительный компот, а Коля получал право на внеочередной просмотр книжки с картинками или сеанс игры с машинкой.
Теперь я понимаю, что Ира специально приносила с собой машинку, чтобы манипулировать мужчинами. Однажды она дала Коле кусок дерева без намека на художественное значение, заявив, что это волшебная палочка. Коля повелся и продал за артефакт весь компот на неделю вперед, наивный сибирский юноша. Единственное желание, которая палочка выполнила, было желание Иры завладеть чужим компотом.
Сейчас я вижу, что женщины с самого детского сада опережали нас в развитии лет на двадцать пять, но тогда это было неочевидно. Коле следовало отдавать свой компот безвозмездно, и к начальным классам у него были бы все шансы жениться, а к моменту приема в пионеры — уже развестись. Но задним умом мы все крепки. Что касается меня лично, у меня вообще нет никакого другого, кроме заднего. В хорошем смысле.
С детством мне повезло. Я рос в счастливой и богатой семье, у меня был большой мешок с деревянными кубиками. Еще у меня был игрушечный медведь. Белый игрушечный медведь. Огромный белый игрушечный медведь. Просто гигантский медведь, в рост человека. Даже немного больше. Чудовищных размеров медведь. Я до сих пор помню свой благоговейный ужас перед этим зверем, перед его игрушечными когтями и мощными ватными лапами.
Потом я вырос, и оказалось, что в медведе было от силы полметра роста, это просто я был маленьким. Я вырос, а медведь нет. Пиетет к медведю пропал, и с тех пор я не боюсь медведей. Так у сибиряков принято прививать детям презрение к опасности и равнодушие к опасным зверям.
Еще у меня была в детстве синяя пластмассовая собачка, ее имени история не сохранила. Однажды я ехал на саночках и держал собачку в руках. Мне было три года, а сколько было собачке, я не знаю. Был декабрьский вечер, на небе светила луна. (Я добавил эту деталь для атмосферности повествования. Возможно, на небе были тучи, я не помню, но ведь луна все равно где-то светила на небе, не так ли?.. Формально я не грешу против истины). Так вот, на небе светила луна и я как раз проезжал на саночках по тропинке мимо соседского огорода. Я неудачно взмахнул рукой, и моя синяя собачка сделала в воздухе изящный пируэт и улетела за забор, в огороды, прямо в глубокие сибирские сугробы.
— А всё, — сказали мне родители. Это они везли меня на саночках. — Собачка улетела. Не полезем же мы в чужие сугробы, чтобы ее искать?
О, сколько горя может доставить пропажа игрушечной собачки!.. Сейчас, сравнивая свои мелкие проблемы и финансовые потери с той собачкой, я понимаю, что всё это — пустое. Самой ценной вещью, что я утратил в своей жизни, была собачка из синей пластмассы. Ни о чем другом я не горевал так же сильно ни до, ни после. Ну, разве что об утраченной любви, но это другая история. Берегите синих собачек, люди. Поверьте человеку, повидавшему жизнь, в мире мало вещей, которые могли бы сравниться по своей значимости с пластмассовыми собачками.
А в школу мы ходили уже без лопат, лопаты нам выдавали по мере необходимости. На школьном дворе силами пионерского отряда, без привлечения квалифицированной рабочей силы, был выкопан окоп в форме популярной буквы из алфавита наиболее вероятного противника. Напротив окопа был установлен макет танка, совершенно как настоящий, сделанный из досок. Макет выкрасили в голубой цвет, чтобы сходство с танком противника было разительным. Из окопа предлагалось поразить макет танка муляжом гранаты.
Муляж гранаты тоже выдавали по мере необходимости, но муляжей было мало, а к летним каникулам их количество и вовсе сходило на нет. Поэтому мы кидали в танк гранаты, сделанные из палок и грязи, это были гранаты морально-унижающего действия. Сложно сказать, кто был грязнее, танк или пионеры. Во всяком случае, матери пионеров, отстирывая штаны, никогда не ругали танк.
Потом снова пришла осень, количество морально-унижающих боеприпасов в окопе достигло уровня лодыжек. Кроме того, в окопе завелись лягушки. Теперь мне понятно, что они завелись там не от хорошей жизни, окоп встретился на их жизненном пути случайно. Выбраться на волю из окопа им не светило. Пионеры в те времена умели копать на совесть. Но тогда мы думали, что лягушки живут в окопе добровольно и вполне довольны своим мещанским бытом.
Мы были суровыми, но романтичными детьми, мы были воспитаны на историях про д’Артаньяна и лягушку-путешественницу. Мы вынимали лягушек из окопа и показывали им дальние лужи и заграничное болото за гаражами, с настоящей тропической ряской и развесистыми хвощами. Теперь я понимаю, что мы спасли жизнь нескольким лягушкам, но тогда мы просто считали, что каждая лягушка должна повидать мир.
Так добрая мудрая природа компенсировала зло, творимое людьми.
В частности — пионерами.
Тынц
