Я женщина кроткая и смирная. Однако изредка на меня находит неведомый стих, заставляющий совершать идиотские поступки. По накалу идиотизма они, слава богу, не сравнятся с попыткой выстрелить себе в лоб, делая селфи с пистолетом, но для уравновешенной меня эти взбрыки — нечто из ряда вон выходящее…

Редкими провалами в состояние «веселый придурок» я страдаю с юности. С возрастом еще более-менее научилась прикусывать язык, а в школе бывало тяжело. Придурковатость охватывала на ровном месте, когда, казалось, ничто не предвещало, и выплескивалась неожиданным образом.

В десятом классе, опоздав после обеда на урок физики, на вопрос учительницы «что послужило причиной опоздания» я, не задумываясь, брякнула, что мы с подругой кидались на улице сменкой, разбили окно в кабинете директора, секретарь стала помогать нам собирать осколки и случайно (!) резанула себе по сонной артерии. Кровь так и хлестала, — удрученно сказала я, вытирая чистую ладонь платком. — Хорошо, что был лейкопластырь!»

Теперь внимание. Девочка. Отличница. Участница всяких олимпиад и проч. — и вдруг несет эту адову ахинею. Как не поверить! Учительница побледнела и кинулась из кабинета.

Когда дверь за ней захлопнулась, подруга обратила ко мне ошарашенное лицо. «ЧТО НА ТЕБЯ НАШЛО?» — шепотом, но при этом капслоком вопросила она.

Ни тогда у меня не было ответа на этот вопрос, ни сейчас.

Пять минут спустя учительница вернулась и молча села за стол. Искоса посмотрела на меня и как ни в чем не бывало раскрыла журнал.
— А что с Ниной Васильевной? — решился спросить кто-то.
— Лейкопластырь не пригодился, — сухо ответила она.

После уроков я горячо извинялась.

Но мне с дурацкими эскападами оказалось далеко до моей школьной приятельницы Гюзель. Гюзель была ладная татарка с белоснежными зубами и роскошными черными косами до пояса. Строгая, немногословная, несколько высокомерная — типичная зубрила с манией величия. Любая одежда на ней выглядела накрахмаленной школьной формой. Обувь Гюзели всегда блестела как черешня после дождя. Частные уроки музыки пять раз в неделю, вокал, рисование, фигурное катание — Гюзель была примерной девочкой.

И вот эта девочка заперла в фортепиано своей учительницы по музыке двух хомяков.

Хомяки были ее собственные. Она принесла их домой к учительнице в коробочке, а в конце урока улучила минуту и спрятала под крышкой.

До визита следующего ученика прошло несколько часов. И когда учительница откинула крышку, ее встретило озверелое хомячье.

Мало того, что хомяки за время заточения вдребезги засрали инструмент, они еще и немедленно разбежались прочь. У преподавательницы музыки была идиосинкразия на мышей, поэтому она не испытала большого удовольствия, глядя как две рыжих тушки прячутся в укромных местах ее квартиры.

Был скандал. Учительница отказалась от занятий. Один из хомяков так и не нашелся, сгинул где-то в зарослях нот, бедняга.

Когда я осторожно спросила Гюзель, зачем она выкинула такой фортель, Гюзель обернулась ко мне, сверкнула глазами и проговорила с чеканной ненавистью в голосе: «Они. Мне. Осточертели».

Я не стала уточнять, кого она имела в виду.

© eilin_o_connor