В ноябре 1973 года один из столичных милиционеров получил звание Героя Советского Союза. Причём впервые в мирное время. А вот за что, осталось тайной. В газетах лаконично указали: за мужество и героизм, проявленные при задержании опасного преступника. На самом деле старший лейтенант милиции Александр Попрядухин участвовал в обезвреживании группы террористов, пытавшихся угнать за границу гражданский самолёт. Причём трое из четырёх угонщиков были… подростками. Им хотелось свободной жизни, они грезили об Америке, где, по их представлениям, была райская жизнь, полная свободы и изобилия. И достичь её берегов молодые люди решили с помощью угона самолёта.

Этот вид преступления стал набирать популярность в самом начале 70-х. К 1973 году произошло пять угонов пассажирских самолётов в Советском Союзе, что по меркам спокойного времени было настоящей бедой. Поэтому власти делали всё от них зависящее, чтобы решить эту проблему. Так, в структуре МВД были созданы специальные службы для борьбы с воздушными пиратами, приняты новые законы. Кроме этого, в прессе периодически стали публиковаться материалы, в которых рассказывалось о незавидной судьбе воздушных террористов. Правда, не отечественных.

Как ни странно, но эти публикации не только не смогли отвратить от очередного угона воздушного судна в СССР, но, наоборот, только поспособствовали ему. Номер «Комсомолки» с одной такой статьёй попался на глаза 16- летнему ученику московского автомеханического техникума Владимиру Жалнину, который давно мечтал рвануть на Запад. И он не знал, каким образом осуществить свою мечту, пока статья в газете не указала ему этот путь. Но поскольку одному захватить самолёт было несподручно, Жалнин стал искать себе напарников. И первым, кто откликнулся на эту идею, стал его близкий приятель Романов. А осенью к ним присоединились ещё двое: однокурсники Жалнина по техникуму Бондарев и Никифоров. Первый согласился на захват самолёта, так сказать, за компанию, вторым двигали более конкретные цели — он мечтал… помочь американским индейцам в их справедливой борьбе за свою независимость.

Поскольку будущим угонщикам было необходимо оружие, они стали искать способы, как его раздобыть. Например, хотели напасть на постовых милиционеров, которые выходили на дежурство вооружённые «макаровыми». В середине октября будущие угонщики дважды вели наблюдение за стражами порядка в районе метро «Каширская» и Цветного бульвара. Один раз им едва не удалось застать постового врасплох, но поблизости прошла компания молодых людей, которая спугнула налётчиков. В итоге от этой затеи пришлось отказаться и искать другой способ разжиться оружием.

Оружейная проблема была решена в последние дни октября: Романов сумел уговорить одну из своих знакомых продать ему своё охотничье ружьё, доставшееся женщине от бывшего мужа. Отпилив приклад и ствол, парни смастерили обрез, который можно было легко спрятать за пояс. Заговорщики надеялись ещё на один шанс: некий сокурсник Жалнина пообещал ему достать к началу ноября два пистолета. Однако из этой затеи ничего не вышло: то ли парень в последний момент струсил, то ли на самом деле не смог достать оружия. Тогда на смелый поступок решился Бондарев: он сообщил друзьям, что в день угона прихватит из дому два охотничьих ружья 16-го калибра — двуствольное и одноствольное, принадлежавшие отцу. А пока в подтверждение своих слов он передал зачинщикам угона — Романову и Жалнину — 11 отцовских патронов.

В четверг, 1 ноября, подростки приобрели в магазине No 1 «Рыболов-охотник-турист» ещё 30 патронов, снаряжённых дробью 16-го калибра, 29 из которых Жалнин затем перезарядил пулями «Спутник», купленными в том же магазине. Из магазина они направились в кассу «Аэрофлота», где приобрели четыре билета на завтрашний рейс Ф-19, следовавший по маршруту Москва — Брянск. Последние несколько часов перед операцией каждый из заговорщиков проводил по-разному: кто-то встречался с девушкой, кто-то весь вечер просидел дома в кругу близких. Например, Никифоров выкроил время для короткой записки родным, сопроводив её, по обыкновению, рисунком индейского вождя в пышном головном уборе. В записке говорилось: «Мама и Женя! Я уехал в Америку 2 ноября 1973 года. Буду писать. Если будет возможно, вышлю телеграмму ещё в пути, на остановке в Варшаве, или Лиссабоне, или из другого города. Всё потом напишу письмом, если доеду туда».

2 ноября, в 9 часов утра, вся четвёрка встретилась возле станции метро «Павелецкая». Жалнин и Бондарев купили несколько газет в ближайшем киоске, в которые упаковали два ружья в чехлах. Затем поймали такси и отправились в аэропорт Быково. До трагедии оставались считаные часы.
Между тем город жил своей привычной жизнью. В Моссовете открылось заседание городской комиссии по подготовке к празднованию 56-й годовщины Октября, а генсек Брежнев в компании с членами Политбюро встречал в Шереметьеве прилетающего всего на один день руководителя Болгарской компартии Тодора Живкова. В тот момент, когда самолёт с дорогим гостем приземлялся на лётное поле, четвёрка будущих угонщиков была уже в Быкове. В туалете аэропорта Романов переложил обрез из чемодана под пальто, остальные ружья продолжали находиться в чехлах, поскольку пронести их за поясом не было возможности. В 10.20 в числе 26 пассажиров четвёрка будущих угонщиков прошла в салон самолёта и заняла свои места: Романов сел в кресло 1а, Жалнин — 2а, Бондарев — 2б и Никифоров — 2в. Перед этим Бондарев зашёл в багажное отделение, где оставил свёрток с зачехлёнными ружьями. До трагедии оставались считаные минуты.

В 11.24 «Як-40» поднялся в воздух и взял курс на Брянск. Спустя полчаса Бондарев взял в багажном отделении свёрток с ружьями, закрылся в туалете, распаковал их, собрал и зарядил. Однако войти с ними в салон у него духу не хватило, поэтому он временно положил их на прежнее место — в багажное отделение, прикрыв брезентом.

Захват начался, когда самолёт подлетел к Брянску и начал снижаться. Жалнин сходил в багажное отделение и принёс ружья. Одно он взял себе, другое отдал Бондареву, а у Романова имелся обрез. Именно Романов первым вышел в проход между креслами и, направив ствол на пассажиров, скомандовал: «Спокойно, с мест не вставать — буду стрелять!» Затем, оставив пассажиров на попечение своих подельников, он попытался ворваться в кабину пилотов, выстрелив в запертую дверь. Вскоре из кабины выскочил бортмеханик Никитин, который, воспользовавшись растерянностью Романова, перехватил его руку с обрезом и попытался отнять оружие. В пылу борьбы Романов во всё горло закричал Жалнину: «Вова, стреляй!» И Вова выстрелил, попав бортмеханику в живот (Никитин получил ранение брюшной полости с поражением печени, переломом нескольких рёбер справа).

Большинство пассажиров, слыша шум борьбы, выстрелы и крики раненого лётчика, продолжали оставаться на своих местах. Но один смельчак среди них нашёлся. Им оказался Гапоненко, который вместе с женой и ребёнком летел в Брянск. Передав ребёнка жене, он бросился к кабине пилотов. Его бросок заметил Романов, который выстрелил в смельчака из обреза. Гапоненко на ходу убрал корпус чуть в сторону, чем спас себе жизнь — пуля угодила ему в плечо и пробила панель потолка самолёта. В тот же момент Бондарев подскочил к Гапоненко, приставил дуло ружья в бок пассажиру и нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало — ружьё оказалось незаряжённым!

Тогда Гапоненко сбили с ног ударами прикладов и стали избивать ногами. Жалнин дважды пытался выстрелить в пассажира из ружья, но того опять спас случай — при перезарядке спусковой механизм оказался на предохранителе. Тем временем Романов выстрелом в дверь пилотской кабины сбил запор и ворвался внутрь, где находились командир корабля Кашин и 2-й пилот Толпекин. Направив обрез на пилотов, он потребовал связаться с Брянском. Те подчинились. Через пилотов Романов передал властям города своё требование — выдать им 1,5 миллиона долларов. За это они обещали никого не убивать и сообщить ещё о двух преступных группах, которые в ближайшее время якобы попытаются осуществить угоны самолётов (на самом деле террористы блефовали). Однако брянские власти ответили отказом: дескать, откуда в нашем городе могут взяться такие деньги, летите обратно в Москву. Пришлось разворачивать самолёт.

А в столице тем временем вовсю шла подготовка к приёму «гостей». В те дни как раз закончился Всемирный конгресс миролюбивых сил, и в МУРе дежурила специальная группа захвата, состоящая из милиционеров-спортсменов из различных отделений милиции. Её и направили во Внуково, куда собирались посадить угнанный самолёт (там удобнее было провести операцию). На связь с террористами лично вышел министр внутренних дел Николай Щёлоков. Ему они передали свои требования: 1,5 миллиона долларов США, дозаправка самолёта, перелёт в Ленинград, новая дозаправка и беспрепятственный вылет в Скандинавию. Щёлоков внёс в эти требования свои коррективы: освобождаете половину пассажиров — получаете половину требуемой суммы с условием освобождения остальных заложников в Питере, где получите остальные деньги. Бандиты согласились.

В 13 часов пленённый «Як-40» приземлился во Внукове. По требованию террористов он был поставлен на взлётной полосе, перед ним убрали все препятствия. В обмен на дозаправку парни согласились отдать двух раненых — Никитина и Гапоненко. Причём потребовали, чтобы в машине «Скорой помощи» находился всего лишь один врач, и обязательно женщина. Их условие приняли, и обмен состоялся (правда, раненых преступники просто сбросили на взлётную полосу). Затем бандиты стали требовать денег. Но им ответили: сумма очень большая, для её сбора потребуется время, ждите. На самом деле деньги никто не собирал, с самого кремлёвского верха последовал приказ: «Из Москвы преступников не выпускать, обезвредить здесь же!».

Операция началась в 16.35 и длилась чуть больше трёх минут. Трое спецназовцев (Раков, Ляхманов, Мушкарин) под руководством старшего лейтенанта милиции Александра Попрядухина рассчитывали с помощью дымовой завесы ворваться в салон и обезвредить преступников. Но уже с первых секунд их план едва не провалился. Вот как об этом вспоминает участник штурма Юрий Федосеев (тот самый, который впоследствии, в начале 90-х, возглавит МУР): «Проходит десять, двадцать минут, а сотрудника КГБ, который взял на себя миссию по доставке на борт самолёта востребованной суммы валюты, всё нет и нет. И тут кто-то из наших ребят, забывшись, поднимается и стальной каской ударяется о днище самолёта (муровцы разместились на бетонных плитах под самолётом). На звук удара один из злоумышленников приоткрывает люк. Этого было достаточно, чтобы Раков успел всунуть в образовавшийся просвет обыкновенный багор с щита противопожарной безопасности.

Ляхманов, вооружившись двумя пистолетами, как на стрельбище, с двух рук посылал пулю за пулей, не давая террористам закрыть люк. Первая брошенная граната со слезоточивым газом была ими расстреляна в воздухе. Вторая, оказавшись в салоне самолёта, начала своё действие. Те, кому удалось увидеть видеозапись этих событий, отмечали, что там доминировали выстрелы, крики, крепкие мужские выражения. В этой суматохе дробовой заряд в бок получил Попрядухин, однако, к счастью, он пришёлся на бронежилет. Вскрываются аварийные люки, в корме самолёта опускается люк-трап, и по нему скатывается молодой парень и бежит, петляя как заяц. Выстрел — если не ошибаюсь, его сделал Беззубиков, — пуля попала убегавшему в ногу, и на бетонку падает… один из пассажиров. Других, выпрыгивающих и выбегающих из самолёта, укладывают на мокрый асфальт лицом вниз. Ребята зачищают салон самолёта. Дверь в туалет закрыта. Два-три удара, и запор сломан. В туалете труп — один из террористов застрелился...».

Застрелившимся был Романов. Что касается его подельников, то их участь сложилась по-разному: Жалнин и Бондарев сочли за благо сдаться живыми, а вот Никифорову не повезло — шальная пуля нанесла ему смертельное ранение. А ведь он всё время захвата занимал пассивную позицию и даже не вставал со своего кресла, когда его друзья терроризировали пассажиров. Также были ранены и двое пассажиров, сидевших ближе всего к месту перестрелки: один в бедро, другой в плечо.

Едва до высоких начальников, которые наблюдали за ходом операции из аэропортовского здания, донеслась весть, что операция закончилась, как они бросились к самолёту. Возглавлял процессию сам министр внутренних дел Щёлоков. Когда к нему вывели двух оставшихся в живых террористов и он увидел, что это всего лишь безусые юнцы, ему чуть плохо не стало. Обернувшись к кому-то из своей свиты, Щёлоков приказал везти угонщиков на Петровку, 38. Однако стоявший рядом с министром начальник Управления КГБ по Москве и области Алидин, понимая, что Щёлоков собирается все лавры по части поимки террористов приписать себе, попытался вмешаться в ситуацию, заявив, что прежде надо позвонить Андропову. «Звоните», — чуть ли не сквозь зубы ответил Щёлоков.

Как ни странно, но Андропов не стал возражать против допроса угонщиков на территории конкурентов, но приказал Алидину присутствовать при этом. Как вспоминает бывший начальник столичных чекистов, Щёлоков во время допроса выглядел не лучшим образом. Едва они остались с террористами наедине, он скалой навис над мальчишками и грозно произнёс: «Вы знаете, кто я такой? Я министр внутренних дел Щёлоков!» Но горе-угонщики пребывали в таком трансе, что даже золотые погоны министра и широкие лампасы на его брюках не могли привести их в чувство. Они что-то бессвязно лепетали в ответ и практически не смотрели на Щёлокова. Не добившись от них ни одного внятного ответа, тот чертыхаясь ретировался.

Несмотря на беспрецедентность происшедшего, ни одна из центральных газет даже короткой строкой не упомянула об этом событии, строго блюдя всё тот же принцип: нет — плохим новостям. И только «Комсомольская правда» спустя несколько дней в крохотной заметке рассказала о задержании некоего опасного преступника в Парке имени Горького, за что старший лейтенант Александр Попрядухин был удостоен звания Героя Советского Союза. Люди тогда удивлялись: видать, слишком опасный был преступник. За три послевоенных десятилетия в СССР это был первый случай получения столь высокой награды милиционером.

А что же стало с террористами? Состоявшийся в конце июля 1974 года суд проявил гуманность: признал Бондарева психически невменяемым и назначил ему наказание в виде лечения в закрытой психушке. А Жалнин получил 10 лет без конфискации имущества.