Константин Павлович Савиди был вечный старпом. За границу его не пускали, потому что в далекой Греции он имел близких родственников. Тут, как говорили, лучше перебдеть, чем недобдеть.
Капитаном Савиди не стал, поскольку вовремя не вступил в партию. Опытного старпома направляли на пассажирские суда, где он командовал ЖОПом – женским обслуживающим персоналом. Савиди не пил сидя, когда стоял на вахте. Боролся с лишним весом и морил себя голодом. Каждую субботу он взвешивался на продуктовых весах в судовой артелке и, если оставался доволен, прихватывал круг колбасы и приглашал к себе доктора. Вдвоем они обсуждали мировые проблемы и пользу вегетарианской диеты. Колбаса при этом служила закуской.
После питейной встряски старпом ощущал прилив сил и был готов к подвигам.
***
— В жизни всегда есть место подвигу!» — сказал Константин Павлович и нажал красную «тревожную» кнопку.
По судну разнеслась прерывистая трель звонков громкого боя. Семь коротких, один длинный.
— Учебная шлюпочная тревога! – объявил Савиди хорошо поставленным командирским голосом — Шлюпки к спуску приготовить!
Следом прозвучала дополнительная команда:
— Учебно! Произошло столкновение с блудливым айсбергом! Все двери заклинило. Экипажу спасаться через иллюминаторы!
Старпом был творческой натурой и в каждую тревогу добавлял «изюминку». На этот раз «изюминкой» служила блуждающая ледяная гора в середине Южно-Китайского моря.
«Началось утро в деревне», — ворчал я, путаясь в завязках спасательного жилета. Потом сделал запись в вахтенном радиожурнале и попытался выйти на крыло мостика. Дверь не открывалась. По указанию чифа судовой плотник задраил все двери внешнего контура деревянными клиньями.
«Против лома нет приема», — сказал я и крепко ударил молотком по рукоятке бронированной двери. Наружный деревянный клин выскочил и дверь открылась.
На ботдеке уже суетился народ. Загорелые матросы разносили концы спасательных ботов. Бледнолицые машинеры отдыхали в сторонке и общались с девушками. Второй помощник по списку пересчитывал личный состав:
— Антонов?
— На руле.
— Ганичев?
— В машине, на вахте.
— Ляпина! Где повариха? – ей приносить провизию с камбуза.
— Отсутствует всякое присутствие, — заметил токарь Лалетин.
— Позови ее, быстро! – приказал ему ревизор.
Лалетин вернулся через пять минут. Он давился смехом:
— Она… она там, — едва выговорил токарь и махнул рукой в сторону камбуза, — застряла в иллюминаторе! Намертво! И выбраться никак не может.
Тревога была скомкана. Все бросились вниз спасать повариху. Мы увидели только часть Таньки Ляпиной — там, где руки, голова и грудь. Вторая половина была на камбузе. Несчастная девушка делала отчаянные попытки проскользнуть в круглый иллюминатор в ту или другую сторону. Вернуться на камбуз ей мешала роскошная грудь, вырваться на волю не давали широкие бедра.
За дело взялись два крепких парня, Гриша Бац и мой радист, Женя Дятел. Они ухватили Ляпину за белы рученьки и потянули на себя. Танька заверещала благим матом: «Ой, больно мне, больно!».
— Терпи атаман, скоро мамой будешь, — скаламбурил Гриша Бац.
— Танюша, можно, я тебе груди придержу? – гнусаво спросил доктор.
— Уйди, извращенец! – завопила повариха.
— Хорошо зафиксированная девушка не требует предварительных ласк, — сказал токарь Лалетин. — Желающим пройти на камбуз!
— Вылезу – убью! – сказала ему Танька.
Последним на место происшествия прибыл старпом. Он сходу включился в процесс:
— В эту сторону не выйдет, — сказал Константин Павлович, — снимайте с нее халат!
— Ой, нет! Не надо! – испуганно запротестовала Танька, у меня под ем – нет ничего!
— Может ей с заду поддать? – сказал Гриша Бац и взмахнул широкой ладонью.
У старпома зашевелились волосы. Пятерня у Гриши была не меньше совковой лопаты.
— Дурной силы в тебе много, — отклонил эту идею старпом, — вдаришь по заду, а получится сотрясение мозгов.
Потом Константин Павлович сердито обратился к публике: «Чего выстроились, зенки вылупили? Всем разойтись! Остается доктор с аптечкой, боцман и Бац.
Мы нехотя покинули арену представления и забрались на ботдек. Сверху тоже хорошо было видно.
Девушки безуспешно пытались стянуть с Татьяны белый поварской халат.
— Режь! — сказал доктору старший помощник.
Доктор вынул из брезентовой сумки кривые ножницы и осторожно разрезал ткань по периметру иллюминатора. Обнажилась загорелая Танькина спина со светлой полоской от купальника. Повариха тихонько скулила и прикрывала грудь ладонями. Публика на ботдеке висела на леерах, любовалась бесплатным зрелищем и давала ценные советы:
— В тавоте ее обкатать, — сказал моторист Епишев, — со свистом выскочит!
— Можно талями или на турачку, через канифас-блок, — добавил матрос Сидоров.
— Худеть тебе надо, — убежденно сказал старпом, — через неделю сама выпрыгнешь не сгибаясь!
— Что же мне, неделю тут торчать? – возмутилась Татьяна, — давайте, тащите, ироды!
Команда разделилась. Женщины ушли в помещение, чтобы тянуть Ляпину со стороны камбуза. Доктор с боцманом остались и пытались протолкнуть девушку внутрь. Танька ладонями плющила груди, но в таком положении запихнуть ее стало совсем невозможно. Старпом нервно закурил. Танька заплакала.
— Нина Петровна, — наконец, сказал чиф буфетчице, — несите сюда масло!
— Сливочное или какое?
— Давай подсолнечное…
На загорелую спинку Тани вылили пол литра растительного масла. Доктор что-то мурлыкал и с удовольствием растирал вязкую жидкость на животе и груди страдалицы.
— Разверните ее на шестнадцать румбов, — крикнул сверху ревизор.
— Це дило, — сказал боцман.
Общими усилиями Татьяну повернули фасадом к публике. Мелькнула молочно-белая грудь, Танька пискнула: «Ай-яй!» и проскочила в круглый зев иллюминатора.
— Уфф! – удовлетворенно выдохнул боцман.
— Будет жить, — сказал доктор.
— Всем по местам! – скомандовал старший помощник. — Шлюпки – по-походному, разнести инвентарь, отбой тревоге!
— Кино окончено, — сказал я и мы пошли заниматься своими обычными делами.
***
Вечером мне позвонил электромеханик Женя Стрельников:
— Начальник, у тебя есть предохранители на ноль, двадцать пять ампер?
— Конечно, есть. Может быть, на ноль, пять?
— Нет, 0,25 в самый раз будет. Двенадцатый щит на «землю» коротнуло, тащи туда.
Я налил в плоскую бутылочку стакан чистого спирта и направился в каюту боцмана.
Это был конспиративный разговор. Мы знали о гнусной привычке комиссара подслушивать телефонные разговоры. Для этой цели его телефонный аппарат был оснащен специальной кнопкой.
У боцмана, на диване, примостилась Таня Ляпина. Рядом покуривал и теребил усы Женя Стрельников. Матрос Слава Сидоров тонким ножичком нарезал розовое сало.
Боцман Варенников, «кондовый хохол», называл сало «наркотиком».
— Только понюхаю и аж дурею! — говорил он.
Опытной рукой я разбавил спирт сообразно широте Владивостока.
— За благополучное возвращение кормилицы в родной коллектив, — кивнул я Тане.
Мы звякнули рюмками.
— Похожий конфуз на «Чехове» случился, — сказал боцман, – там я спас от крушения молодую советскую семью…
Мы навострили ушки. У Варенникова была масса занимательных историй, в которых он сам принимал участие.
— Работал я на «Чехове», на «старом финне», — продолжал Варенников, — и была у нас повариха, Валька Куранова. За глаза ее дразнили Куранихой. Девка, лет тридцати, и, надо сказать, порядочная оторва. Прошла и рым, и Крым, и Шикотан.
— На шикотане я была, бочки трафаретила, — фальшивым голосом запел Сидоров, — кто-то сзади под … (покосился на Таньку) … мигнул, я и не заметила!
— Вы пошляк, Сидоров, — поморщилась Татьяна.
— Слова народные, — сказал Слава, — а народ зря не скажет!
Боцман продолжил свой рассказ:
— Там еще был электрик, Петя Звездин, здоровенный, рыжий увалень. Такой, что пни его – через неделю только вздрогнет… Ну, в общем, получилась у них любовь и дело шло к свадьбе. Злые языки говорили ему: «Петюнчик, куда ты суешься, ведь Кураниха тут со всеми перебывала». На что Петя резонно отвечал: «Я бы не женился, (боцман покосился на Таньку) да …того-этого … больно хочется…»
Однажды, стояли мы на рейде Корсакова, ждали погрузки. Петя поехал на берег покупать обручальные кольца. А Кураниха, значит, пользуясь случаем, впала в грех с матросом. Фамилия у него такая подходящая была, Шустрик. Лучшего места не нашли, как на корме, в кладовой.
Кто-то из ребят, нечаянно, конечно, вставил железный болт в петлю и парочка оказалась запертой. А тут возвращается Петя, ищет свою разлюбезную, чтобы кольцами похвастаться. Шустрик в иллюминатор сиганул, Валька с перепугу, следом. Да и застряла, натурально, как ты сегодня.
Все посмотрели на Таньку. Она сочувствовала распутной Куранихе и с укором сказала:
— Вам бы так!
— У нас комплекция другая, — съязвил Сидоров, — а у вас эта, попа шире плеч.
— По единой! – прервал пикировку Варенников, — за прекрасных дам!
— За дам, дам, дам, — сказал Сидоров.
— Кампай! – сказал я.
— Симасе! – добавил сэм по-японски.
— Что дальше-то было? – спросила Таня.
— Дальше вот что… Петя носится по надстройке, ищет Вальку, Шустрик бегает на корме, не знает, что делать. Ну, тут я подвернулся. Захожу в кладовку – картина маслом! Есть на что приятно посмотреть. Но выражение лица у задницы, прямо скажем, несчастное. Снаружи ее хозяйка голосит, сюда слышно. Времени думать не было, пришлось действовать решительно и жестко. В общем, выскочила подруга, как та пробка из бутылки шампанского.
— Как тебе это удалось?
— Об этом история умалчивает, — смущенно улыбнулся боцман, — не при дамах будет сказано…
— А дальше как у них? – спросила Танька.
— Все как у людей. Женились, детей нарожали. Валентина Куранова стала солидной матроной. Из таких, вот, иногда получаются добрые жены.
***
С боцманом Варенниковым мы дружим с незапамятных времен. Я не однажды спрашивал его про этот случай, но старый хитрюга отмалчивался или уводил разговор в сторону. И только недавно, вспоминая былые походы, за рюмочкой, он рассказал, как вызволил Куранову из железного плена:
— Скрутил газету жгутом, запалил спичкой, — и туды ей!!!
© Андрей Абинский
